Финансовый
кризис 1998 года.
Острейший финансовый кризис разразился в России, начиная с 17 августа 1998 года. Он выразился в девальвации (обесценивании) рубля в 2,5-3 раза, затем в дефолте (приостановке платежей по внутреннему долгу), моратории на обязательства российских банков-резидентов перед нерезидентами, что вызвало волну последующих событий, существенно усугубивших ситуацию. Произошел большой скачок цен, в целом за август – сентябрь цены выросли на 44% - уровень, близкий к уровню гиперинфляции. Кризис также выразился в том, что вследствие вспышки недоверия сбор налогов сократился больше чем в 2 раза. Это был страшный удар, поскольку сбор налогов и раньше был слабым местом государственного бюджета.
Существует несколько подходов к оценке причин этого явления.
Первый подход. Это кризис, связанный с реформами вообще, то есть это прямой итог губительного курса реформ. Разновидности этого подхода:
A. Экономических реформ не требовалось совсем;
B. Реформация была неизбежна, но следовало выбрать более спокойную программу, которая не привела бы к таким результатам.
Существуют объяснения, почему именно реформы привели к настоящему кризису.
1) Либерализация экономики явилась причиной того, что нахлынули импортные товары, спад отечественного производства повлек за собой снижение доходов бюджета и бюджетный кризис, который и стал причиной обсуждаемого кризиса, поскольку заставил строить пирамиду государственных займов.
2) Проводилась неправильная монетаристская политика ( политика регулирования массы денег находящихся в обращении), закручивание финансовых гаек. Это привело к тому, что уровень монетизации экономики снизился до 8-10% (перед кризисом он был 12-15%). Уровень стал очень низкий, стало не хватать денег и пошли массовые неплатежи.
3) Подвергается сомнению приватизация. Ее можно было бы провести иначе, тогда не получили бы такой криминализации общества, увода денег из под контроля, растаскивания их по личным карманам, утечки капитала за рубеж.
Однако сторонники приватизации утверждают, что основные потери, т.е. воровство, утечка капитала были связаны не с приватизацией, а с иными обстоятельствами. Когда говорят о крупных состояниях новых русских за границей, следует обратить внимание на два фактора, которые исследовал А.Ослунд. Первый – отрицательная ставка процента и льготное кредитование, которое осуществлялось. ЦБ до 1994 года, когда сельское хозяйство и другие отрасли получили льготные кредиты. Эти кредиты поступали в коммерческие банки. При этом существовала огромная разница между рыночной ставкой процента и льготной ставкой процента, а в результате получались очень большие деньги, которые породили «олигархов». Также деньги раскрадывались самими государственными чиновниками. Второй фактор – это квоты и лицензии на экспорт и импорт. Они, а также экспортные пошлины были отменены только весной 1995 г. Льготы различного рода, такие как. Например, национальному фонду спорта, были отменены в 1996г. По этим каналам был второй существенный поток утечки ресурсов. Он был связан с теми лоббистами, которые хотели повернуть финансовые потоки себе в карман.
Второй подход. Истоки кризиса не в курсе реформ, а в
ошибках в процессе реформирования.
Профессор Ясин Е.Г. придерживается мнения, что основа кризиса была заложена осенью 1994 г., когда было принято решение о прекращении эмиссионного финансирования дефицита федерального бюджета. За этим решение должны были последовать драконовские меры по улучшению сбора налогов и сокращению государственных расходов. Лишь отчасти оставшийся дефицит можно было покрывать с помощью внутренних заимствований за счет будущих налогов. Надо было рассчитывать, что если вы берете взаймы, то должно быть государственное накопление, которое позволяло бы рассчитываться по этим долгам. На тот момент такое государственное накопление было отрицательным, заимствования не могли быть слишком велики. Начало раскручиваться то, что потом назвали пирамидой ГКО (ГКО - Государственное кредитное обязательство) В это время и был заложен кризис. Большей частью он обусловлен тем, что растущие объемы заимствований, а самое главное, расходы по обслуживанию государственного долга все больше и больше подтачивали устойчивость российской экономики. Когда появились внешние факторы, которые воздействовали на платежный баланс, чувствительность к внешним воздействиям проявилась в полной мере.
В начале, до осени 1997 года положительные прогнозы относительно развития российской экономики сбывались, но в ноябре 1997 г. позитивные тенденции сломались. ЦБ объявил, что прекращает поддержку рынка ГКО и его основная задача – поддержка курса национальной валюта. Причина – в азиатском кризисе и подрыве доверия ко всем развивающимся ранкам. Второе – начало очередного цикла снижения цен на нефть, газ и другие продукты российского импорта. Это, естественно, изменило отношение в России как к получателю кредитов. Нерезиденты засомневались, сможет ли Россия платить по долгам, и это сразу привело к росту стоимости заимствований для России. Кроме того президент Б.Ельцин отправляет в отставку В.Черномырдина, а затем - правительство С.Кириенко. Это был риск потери политической стабильности, а потеря политической стабильности приводит к потере экономической стабильности. В результате капиталы стали утекать за границу.
Он утверждает, что экономика стоит на праве. Экономика – это всегда взаимодействие между людьми, а поскольку это взаимодействие между людьми, то всегда существует проблема того, как люди ведут себя по отношению друг к другу. И в этом смысле некоторые правила и нормы поведения не просто делают жизнь более удобной, – без них вообще нельзя обойтись.
Как только люди начинают жить в более широкой экономике, которую Фридрих Хайек называл «расширенный порядок сотрудничества», а другой Нобелевский лауреат Дуглас Нортон – системой неперсонализированного обмена, тогда образуется такая система взаимодействий, где эти правила должны быть кем-то закреплены, иначе получаются странные коллизии. Эти правила закрепляются государством.
Идет спор о том, обязательно ли такие общие правила закреплять государством. Тот же Дуглас Нортон сказал: «По этому вопросу суд удалился на совещание и пока не вернулся».
Существуют примеры, когда общие правила не закрепляются государством, но во многих случаях есть нормы, закрепленные государством, и тогда мы имеем уже право.
Некоторые обычаи взаимоотношений между людьми, без которых эти взаимоотношения фактически невозможны, становятся нормами права, и государство их закрепляет. Так возникают и правовые основы экономики, то есть закрепленные государством нормы, обычаи, правила делового оборота, без которых экономика не может жить.
Аузан А.А. утверждает, что эти правовые основы стóят гораздо больше, чем вся текущая экономическая жизнь, они – креаеуголный камень экономики. Почему?
Во-первых, потому, что когда по каким-то причинам эти правила разрушаются, нарушаются, исчезают, то оказывается, что экономика начинает жить без перспективы: инвестировать невозможно, как сберегать – непонятно, и те силы и ресурсы экономики, которые имели высокую оценку, сразу обесцениваются в десятки раз.
Во-вторых, сколько стоит создание такой системы? Никто этого сказать не может. Понятно, что система образования (в экономическом смысле) работает на то, чтобы научить все поколения, разные этнические и культурные группы единой системе правил, по которой живет общество, по которой работает экономика.
Совсем дорогим «удовольствием» является воссоздание этих систем и правил, потому что если одно поколение крепко обманули, то потом трудно будет этому поколению доказать, что воссозданные правила являются устойчивыми и по ним можно жить. Линкольну приписывают такую фразу: можно обманывать кое-кого всегда, можно обманывать всех изредка, но нельзя обманывать всех и всегда. Правила существуют для всех. И если всех обманули однажды, то маловероятно, что удастся потом внушить, что это не считается, что был фальстарт, а теперь все начинается заново.
Теперь о понятии «краеугольного камня». Этот образ возник из библейского предания о том, что когда строился храм Соломона в Иерусалиме, был один камень, который строители отбросили. И тогда Господь сам взял и вложил его в фундамент храма. Это вошло в основу различных строительных традиций и теперь есть понятие, что есть камень, которые связывает все остальные.
Что же является краеугольным камнем правовых основ экономического мироздания? Если правила становятся едиными, работающими для разных групп людей, то возникает основная стяжка. Потому что государство, с одной стороны, эти правила утверждает, а с другой – государство не Господь, который может вложить этот камень и удалиться. Государство присутствует в этой жизни постоянно, и оно должно подчиняться этим правилам. Государство одновременно и гарант, и игрок по этим самым правилам. И до тех пор, пока происходит и то, и другое, работа этих правил обеспечена. Но есть причины, по которым этот камень может распасться.
Понятно, что не все готовы правила соблюдать. Есть такое понятие – «оппортунистическое поведение». Его ввел американский экономист Оливер Вильямсон, чтобы рассказать о том, что люди могут действовать в своих интересах, стремясь нарушить правила. Понятно, что государство, закрепляющее и соблюдающее правила, является способом противодействия оппортунистическому поведению.
В то же время у государства есть три сильных мотива деятельности. С одной стороны, государство стремится к тому, чтобы в обществе была упорядоченность, чтобы рос общественный продукт. В какой-то степени любое государство действительно об этом заботится.
С другой стороны, «государство – это я». То есть государство само хочет иметь силу и его сила складывается из определенных экономических ресурсов; государство заинтересовано в том, чтобы эти ресурсы брать себе, чтобы себя усилить. Государство по определению и состоянию всегда самый крупный участник на рынке, поэтому государство, которое начинает работать на свой интерес, становится дискриминирующим монополистом. Это довольно большая опасность, но не единственная, потому что у государства есть еще и третья мотивация.
Государство находится под влиянием разных групп. В экономической теории их называют «группами специальных интересов». Не все одинаково влияют на политику государства, и государство может выражать интересы каких-то третьих групп.
Таким образом, существуют теоретические возможности, когда государство начинает вести себя оппортунистически, нарушать правила. Причем это гораздо страшней, чем оппортунистическое поведение отдельного человека.
Теоретическое вступление закончено и перейдем к основному вопросу – как вынули краеугольный камень? На взгляд Аузана А.А., 17 августа произошло именно это: из правовых основ экономического мироздания вынули краеугольный камень.
Поставим себя на место членов и руководителей российского правительства, сформированного в апреле 1998 г., которые должны были к августу решить определенные задачи. Почему они их не решили?
Задачи выглядели следующим образом: осенью 1997 г. у всех было хорошее настроение. Год действительно был очень неплохой для российской экономики, и почему-то считалось, что следующий будет еще лучше.
Крупные банки брали очень большие кредиты за границей, правительство строило оптимистические планы. До Нового Года эти планы не дотянули. Потому что возник азиатский фондовый кризис, упали цен на нефть, газ, золото и вообще все товары российского экспорта. Поэтому в декабре многим стало ясно, что подъема не будет. К тому же, торговый баланс России стал отрицательным.
Правительство, которое пришло в апреле, понимало, что придется девальвировать рубль. Заместитель председателя Центрального банка России в мае по телевизору объявил о том, что надо расширять валютный коридор: на самом деле, речь шла о постепенном снижении рубля. Но как только стало ясно, что правительство и Центральный банк хотят это сделать, прибежали банкиры, схватили их за руки и сказали: «Вы что, ребята? Мы брали деньги в какой валюте? В долларах. Нам отдавать надо в какой валюте? В долларах… Мы давали деньги в кредит в какой валюте? В рублях. Нам отдавать будут кредиты в какой валюте? В рублях… Вы нас разорите; не трогать валютный коридор!».
С другой стороны прибежали тоже, между прочим, не маленькие люди – энергетические компании. Они сказали: «Немедленно опускайте рубль! У нас убыточный экспорт! Мы ничего не можем сделать: не то что развиваться, у нас просто нет денег поддерживать производство!».
Правительство оказалось в положении параличного больного, потому что две самые влиятельные группы в российском государстве требовали прямо противоположного. Произошло замыкание в голове правительства.
И банкиры, и энергетики говорили правду. Действительно, ситуация была очень тяжелой, просто они хотели противоположного. И поэтому к августу уже начинался пожар в банковской системе, и уже начинался кризис в энергетических компаниях. Это надо было как-то решить. У экспертов было много вариантов, но выбран был один. Потому что только один вариант отвечал условию: он должен был соответствовать интересу двух противоположных групп специальных интересов. Он должен был уронить рубль, чтобы спасти энергетические компании, и должен был позволить банкам не платить свои долги.
А как это сделать? Сделали это очень просто: государство сказало: «Дефолт. Я не плачу свои долги». Ну уж банкам-то тем более можно не платить свои долги…
Но самым страшным импульсом был не дефолт – отказ государства платить по ГКО, – а на самом деле заявление государства (не понятое поначалу самим государством), что система правил больше не существует. Экономика больше ни на чем не стоит…
Что произошло в экономике?
Во-первых, средства разных субъектов экономики находились во внутреннем государственном долге. Причем это ведь не только прибыли, там были производственные фонды, там были социальные фонды, причем какие: обязательного медицинского страхования, средства частных пенсионных фондов (а это 2 млн пенсионеров)…
Это непосредственные последствия дефолта, а были последствия более отдаленные. Дефолт – штука заразная. Если уж государство не платит по своим долгам, то человеку, фирме – грех платить. Вообще, когда исчезает система правил, наступает какой закон? Закон джунглей. Поэтому сильная компания говорит: я своему кредитору платить не буду – дефолт, а мои должники пусть мне заплатят. И поскольку она сильная, она отчасти такую схему и реализует.
Люди, которые даже не знали, из какого языка слово «дефолт», понимали, что произошло что-то очень важное. Исчезли правила, исчезли обещания, договоренности, перспективы, а в этих условиях человек начинает за что-нибудь хвататься. Либо он доллары покупает по невозможному курсу, либо золото фальшивое, либо соль и спички. Я полагаю, паника среди населения была связана не столько с резкими повышениями цен, сколько с пониманием того, что разрушилась перспектива и разрушилась основа жизни.
Теперь о бизнесе. Торговый бизнес отреагировал очень просто – закрыл магазины, потому что если невозможно посчитать, что будет, когда закончится оборот, то тогда невозможно торговать, потому что непонятно, по каким ценам продавать. Дело в том, что правила создают определенность, а исчезновения правил – неопределенность. А если есть неопределенность, то нельзя вести экономическую интеграцию на рынке.
Страх развивался настолько быстро и сильно, что затронул даже самых бесстрашных – Думу, которая к 10 сентября поняла, что мир рушится, а они формально в ответе за то, чтобы в этом доме, где и стены рушатся, и крыша поехала, хотя бы водоснабжение работало. Их страх принял совершенно другую форму: они совершенно неожиданного человека с радостью сделали первым министром страны.
Если государство совершило такую вполне понятную, но роковую ошибку, как дефолт, нужно привести его в чувство, доходчиво объяснить ему эту ошибку. Если руководствоваться прежними правилами, то это можно сделать через суд. Четвертого сентября кредиторы предъявили иск правительству РФ. Это было сделано для того, чтобы правительство и Дума смогли определиться: существует ли еще система правил, или закон и суд похоронили?
Вообще-то выход из дефолта есть. Он сложный в правовом отношении, но он есть. Это называется реструктуризацией долга, когда выясняется, что у правительства есть, а чего у правительства нет, что оно может сделать в 1998, 1999 и 2000 гг., и чего оно сделать не может. В правовую сферу можно было вернуться только одним способом: правительство и те, кому оно должно, становятся на равные позиции, чтобы государство перестало командовать, а село за стол переговоров решать эту ситуацию.
Такие переговоры и были проведены. Третьего ноября было заявлено о создании «Московского клуба кредиторов», а девятого правительство объявило, что признает его переговорной стороной. Сам же клуб был к этому не готов. Думали, что придется побороться с правительством несколько месяцев. 11-го ноября начались переговоры, 24-го они закончились, 12-го декабря премьер утвердил их результаты. Двенадцатого декабря премьер подписал распоряжение, которое вывело ситуацию из проблемы правового дефолта. В чем суть распоряжения? Было сказано, что на основе договоренностей с кредиторами предлагается очень простая схема. Есть социальные инвесторы, есть несоциальные, и есть профессиональные участники рынка. Последние делают деньги из оборота бумаг, а вот деньги фонда обязательного медицинского страхования, жилищно-строительных кооперативов, СМИ и так далее надо гасить полностью деньгами, во всяком случае в том номинале, в каком они были.
Это первое, что провозгласило правительство на основе переговоров. А второе важное заявление правительства, что на основе этих договоренностей Министерство финансов имеет право предложить кредиторам новые условия, а кредиторы имеют право принять эти условия или отказаться.
Так страна вернулась в правовую сферу, хотя, на взгляд Аузана, вернулась не прочно. Конечно, ощущение беды, которое давило несколько месяцев, ослабло, но оно не исчезло.
Почему? Когда утрачивается доверие, приходится строить очень тяжеловесные, негибкие конструкции. Когда начались переговоры, первое, что спросил господин Касьянов, изложив правительственный вариант: «Скажите, что вас не устраивает на первый взгляд?» Ответ был единодушным: «А мы вам не верим. После 17 августа мы вам не верим. Нужны гарантии.» – «Какие гарантии?» – «Имущественные гарантии».
Если каждый раз за обязательством должно быть определенное имущество; это имущество должно оцениваться, наблюдаться. Да, будут более примитивные, более тяжелые схемы, но их придется строить, и пока они, разумеется, не построены.
Был и второй момент, связанный со страшным недоверием, возникшим в обществе. Кредиторы к тому времени уже понимали, как себя ведет Верховный суд, но не знали, как он будет вести себя дальше, поэтому сказали: «Знаете что, вот неприятность какая… мы вашим государственным судам не верим, когда с государством надо судиться. Поэтому давайте в плане имущественного обеспечения пусть будет третейское разбирательство спора по возврату долга. Причем мы вместе с вами выбираем третейский суд… Какой хотите… Можно арбитражную комиссию Московской межбанковской валютной биржи, можно третейский суд Торгово-промышленной палаты России… Там вопрос будет решен за неделю, а не годами, как в Верховном Суде он будет решаться».
Этот вопрос продержался до последнего дня переговоров: кредиторов попросили уступить по этому вопросу в обмен на деньги для пенсионных фондов. Кредиторы уступили - пенсионерам деньги нужно вернуть. А государство поступило не очень благородное – оно все равно эти деньги вернуло только на треть.
Как видите, можно возвращаться на правовое поле, но в одну реку нельзя войти дважды. Тут все будет по-другому: тяжело, не гибко, очень дорого, и так будет годами, потому что большинство из того, что было разрушено 17 августа, нельзя восстановить, его можно только вырастить…
Путь к 17 августа был долгим, и первые свои долговые обязательства государство начало нарушать в мае 1992 года. Речь идет о долговых обязательствах по зарплате.
Почему оно стало их нарушать? В мае 1992-го была очень сильная инфляция. За 1992 г. индекс инфляции составил 200%. И правительство решало, как сбить эту инфляцию. И решался вопрос, который назывался «О технических задержках для сокращения денежной массы». Человек без экономического образования не поймет, о чем идет речь, а с экономическим – решит, что они пытаются снизить скорость оборота денежной единицы.
Идея была очень простая: инфляция – самый страшный зверь, с ним надо бороться, поэтому зарплату, которую мы должны заплатить в июне, мы заплатим в октябре.
Нужно было понимать, что из этого росточка вырастет; из него вырос дефолт. Ведь откуда была эта радостная эйфория у правительства в первые дни после 17 августа: «Мы отказались заплатить 320 млрд. рублей, мы же их можем теперь употребить по-другому, мы теперь богатые…» Ничего они не могли сделать, и не смогли бы, потому что эти деньги исчезли. Казалось, что это усиливает государство, но здесь другая бухгалтерия работает, уничтоженной была огромная часть ресурсов общества, оценка их изменилась.
А.А. Аузан пишет: «Нужно заниматься реструктуризацией долгов, возвращением в правовое поле, возвращением долгов по заработной плате, надо рассказывать людям, что дефолт – очень страшная вещь. Поэтому я могу вас утешить: судя по тому, что совершено с краеугольным камнем, работы хватит не только на мое поколение, но и на ваше. Думайте, каким образом укрепить доверие в обществе, где доверия больше нет.»